Неточные совпадения
— Ты стой пред ним без шапочки,
Помалчивай да кланяйся,
Уйдешь — и дело кончено.
Старик больной, расслабленный,
Не помнит ничего!
«
Уйди!..» — вдруг закричала я,
Увидела я дедушку:
В очках, с раскрытой книгою
Стоял он перед гробиком,
Над Демою читал.
Я
старика столетнего
Звала клейменым, каторжным.
Гневна, грозна, кричала я:
«
Уйди! убил ты Демушку!
Будь проклят ты…
уйди...
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая
уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я —
старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
Старик, сидевший с ним, уже давно
ушел домой; народ весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние собрались к ужину и ночлегу в лугу. Левин, не замечаемый народом, продолжал лежать на копне и смотреть, слушать и думать. Народ, оставшийся ночевать в лугу, не спал почти всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался общий веселый говор и хохот за ужином, потом опять песни и смехи.
Он наскоро выхлебнул чашку, отказался от второй и
ушел опять за ворота в каком-то беспокойстве: явно было, что
старика огорчало небрежение Печорина, и тем более, что он мне недавно говорил о своей с ним дружбе и еще час тому назад был уверен, что он прибежит, как только услышит его имя.
Клим показал ему глазами на Туробоева, но тот встал и
ушел, сутулясь, как
старик.
Рындин — разорившийся помещик, бывший товарищ народовольцев, потом — толстовец, теперь — фантазер и анархист, большой, сутулый, лет шестидесяти, но очень моложавый; у него грубое, всегда нахмуренное лицо, резкий голос, длинные руки. Он пользуется репутацией человека безгранично доброго, человека «не от мира сего». Старший сын его сослан, средний — сидит в тюрьме, младший, отказавшись учиться в гимназии,
ушел из шестого класса в столярную мастерскую. О
старике Рындине Татьяна сказала...
Тут Самгин увидел, что
старик одет празднично или как именинник в новый, темно-синий костюм, а его тощее тело воинственно выпрямлено. Он даже приобрел нечто напомнившее дядю Якова, полусгоревшего, полумертвого человека, который явился воскрешать мертвецов. Ласково простясь, Суслов
ушел, поскрипывая новыми ботинками и оставив у Самгина смутное желание найти в
старике что-нибудь комическое. Комического — не находилось, но Клим все-таки с некоторой натугой подумал...
Встал и, покачиваясь, шаркая ногами, как
старик,
ушел. Раньше, чем он вернулся с бутылкой вина, Самгин уверил себя, что сейчас услышит о Марине нечто крайне важное для него. Безбедов стоя налил чайный стакан, отпил половину и безнадежно, с угрюмой злостью повторил...
— В Полтавской губернии приходят мужики громить имение. Человек пятьсот. Не свои — чужие; свои живут, как у Христа за пазухой. Ну вот, пришли, шумят, конечно. Выходит к ним
старик и говорит: «Цыцте!» — это по-русски значит: тише! — «Цыцте, Сергий Михайлович — сплять!» — то есть — спят. Ну-с, мужики замолчали, потоптались и
ушли! Факт, — закончил он квакающим звуком успокоительный рассказ свой.
В пекарне началось оживление, кудрявый Алеша и остролицый, худенький подросток Фома налаживали в приямке два самовара, выгребали угли из печи, в углу гремели эмалированные кружки, лысый
старик резал каравай хлеба равновесными ломтями, вытирали стол, двигали скамейки, по асфальту пола звучно шлепали босые подошвы, с печки слезли два человека в розовых рубахах, без поясов, одинаково растрепанные, одновременно и как будто одними и теми же движениями надели сапоги, полушубки и —
ушли в дверь на двор.
Самгин простился со
стариком и
ушел, убежденный, что хорошо, до конца, понял его. На этот раз он вынес из уютной норы историка нечто беспокойное. Он чувствовал себя человеком, который не может вспомнить необходимое ему слово или впечатление, сродное только что пережитому. Шагая по уснувшей улице, под небом, закрытым одноцветно серой массой облаков, он смотрел в небо и щелкал пальцами, напряженно соображая: что беспокоит его?
И все
ушли назад, в деревню, рассказав
старикам, что там лежит нездешний, ничего не бает, и Бог его ведает, что он там…
Чай он пил с ромом, за ужином опять пил мадеру, и когда все гости
ушли домой, а Вера с Марфенькой по своим комнатам, Опенкин все еще томил Бережкову рассказами о прежнем житье-бытье в городе, о многих
стариках, которых все забыли, кроме его, о разных событиях доброго старого времени, наконец, о своих домашних несчастиях, и все прихлебывал холодный чай с ромом или просил рюмочку мадеры.
Он был в их глазах пустой, никуда не годный, ни на какое дело, ни для совета —
старик и плохой отец, но он был Пахотин, а род Пахотиных
уходит в древность, портреты предков занимают всю залу, а родословная не укладывается на большом столе, и в роде их было много лиц с громким значением.
Но один потерпел при выходе какое-то повреждение, воротился и получил помощь от жителей: он был так тронут этим, что, на прощанье, съехал с людьми на берег, поколотил и обобрал поселенцев. У одного забрал всех кур, уток и тринадцатилетнюю дочь, у другого отнял свиней и жену, у
старика же Севри, сверх того, две тысячи долларов — и
ушел. Но прибывший вслед за тем английский военный корабль дал об этом знать на Сандвичевы острова и в Сан-Франциско, и преступник был схвачен, с судном, где-то в Новой Зеландии.
Мальчишка в одной рубашонке пробегал мимо нее и приговаривал всё одно и то же: «ишь, не поймала!» Старушка эта, обвинявшаяся вместе с сыном в поджоге, переносила свое заключение с величайшим добродушием, сокрушаясь только о сыне, сидевшем с ней одновременно в остроге, но более всего о своем
старике, который, она боялась, совсем без нее завшивеет, так как невестка
ушла, и его обмывать некому.
— Что дочь? — рассуждал
старик раскольник. — Дочь все одно, что вешняя вода: ждешь ее, радуешься, а она пришла и
ушла…
Только один человек во всем доме вполне искренне и горячо оплакивал барышню — это был, конечно, старый Лука, который в своей каморке не раз всплакнул потихоньку от всех. «Ну, такие ее счастки, — утешал самого себя
старик, размышляя о мудреной судьбе старшей барышни, — от своей судьбы не
уйдешь… Не-ет!.. Она тебя везде сыщет и придавит ногой, ежели тебе такой предел положон!»
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил
старик, — не сидел бы я, да и не думал, как добыть деньги, если бы мое время не
ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
Тем временем Иван и Григорий подняли
старика и усадили в кресла. Лицо его было окровавлено, но сам он был в памяти и с жадностью прислушивался к крикам Дмитрия. Ему все еще казалось, что Грушенька вправду где-нибудь в доме. Дмитрий Федорович ненавистно взглянул на него
уходя.
Сказала ему, что к Кузьме Кузьмичу, к
старику моему, на весь вечер
уйду и буду с ним до ночи деньги считать.
Наконец дело дошло до той точки в рассказе, когда он вдруг узнал, что Грушенька его обманула и
ушла от Самсонова тотчас же, как он привел ее, тогда как сама сказала, что просидит у
старика до полуночи: «Если я тогда не убил, господа, эту Феню, то потому только, что мне было некогда», — вырвалось вдруг у него в этом месте рассказа.
Он
ушел, а я минут десять у
старика посидела да и опять сюда, ух боялась — бежала, чтоб его не повстречать.
Дерсу не дождался конца нашей беседы и
ушел, а я еще долго сидел у
старика и слушал его рассказы. Когда я собрался
уходить, случайно разговор опять перешел на Дерсу.
Время от времени я выглядывал в дверь и видел
старика, сидевшего на том же месте, в одной и той же позе. Пламя костра освещало его старческое лицо. По нему прыгали красные и черные тени. При этом освещении он казался выходцем с того света, железным человеком, раскаленным докрасна. Китаец так
ушел в свои мысли, что, казалось, совершенно забыл о нашем присутствии.
Утром мы рано
ушли, оставив
старика спать в его фанзе, которую он не хотел нам уступить и которую мы не собирались у него отнимать.
Он потрясал в воздухе своей винтовкой. В таком возбужденном состоянии я никогда его не видывал. В глазах Дерсу была видна глубокая вера в то, что тигр, амба, слышит и понимает его слова. Он был уверен, что тигр или примет вызов, или оставит нас в покое и
уйдет в другое место. Прождав 5 минут,
старик облегченно вздохнул, затем закурил свою трубку и, взбросив винтовку на плечо, уверенно пошел дальше по тропинке. Лицо его снова стало равнодушно-сосредоточенным. Он «устыдил» тигра и заставил его удалиться.
В два часа ночи она еще ничего не предвидела, он выжидал, когда она, истомленная тревогою того утра, уж не могла долго противиться сну, вошел, сказал несколько слов, и в этих немногих словах почти все было только непонятное предисловие к тому, что он хотел сказать, а что он хотел сказать, в каких коротких словах сказал он: «Я давно не видел своих
стариков, — съезжу к ним; они будут рады» — только, и тотчас же
ушел.
Не гони,
И сам
уйду. Не рада
старику,
Про старое скоренько забываешь,
Вот я,
старик, всегда один и тот же.
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни в венках.
Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругу ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между народом, то
уходит в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
Слышал я мельком от
старика Бушо, что он во время революции был в Париже, мне очень хотелось расспросить его; но Бушо был человек суровый и угрюмый, с огромным носом и очками; он никогда не пускался в излишние разговоры со мной, спрягал глаголы, диктовал примеры, бранил меня и
уходил, опираясь на толстую сучковатую палку.
Все-таки там молодежь была посерее и посолиднее и не
уходила поголовно вразброд, а
старики даже любили землю; кроме своей, кортомили у сельчан их земельные участки и усердно работали.
Старик, очевидно, в духе и собирается покалякать о том, о сем, а больше ни о чем. Но Анну Павловну так и подмывает
уйти. Она не любит празднословия мужа, да ей и некогда. Того гляди, староста придет, надо доклад принять, на завтра распоряжение сделать. Поэтому она сидит как на иголках и в ту минуту, как Василий Порфирыч произносит...
И сама побежала с ним. Любовник в это время
ушел, а сосед всю эту историю видел и рассказал ее в селе, а там односельчане привезли в Москву и дразнили несчастного до старости… Иногда даже плакал
старик.
Во втором зале этого трактира, в переднем углу, под большим образом с неугасимой лампадой, за отдельным столиком целыми днями сидел
старик, нечесаный, небритый, редко умывающийся, чуть не оборванный… К его столику подходят очень приличные, даже богатые, известные Москве люди. Некоторым он предлагает сесть. Некоторые от него
уходят радостные, некоторые — очень огорченные.
Три года водил за ручку Коську
старик по зимам на церковные паперти, а летом
уходил с ним в Сокольники и дальше, в Лосиный остров по грибы и тем зарабатывал пропитание.
В качестве большой, Устенька могла теперь
уходить из дому одна и бывала у отца ежедневно. Когда она объяснила ему, в чем дело,
старик задумался.
В Заполье оставался один крупный мучник,
старик Луковников, да и тот как раз уже разорился, и вальцовая мельница, стоившая до четырехсот тысяч,
ушла с торгов всего за тридцать.
Харитина думала, что
старики отдохнут, закусят и двинутся дальше, но они, повидимому, и не думали
уходить. Очевидно, они сошлись здесь по уговору и чего-то ждали. Скоро она поняла все, когда Полуянов сказал всего одно слово, глядя вниз по реке...
— Не беспокойся, никуда не
уйду… Помолиться богу сходил, с попом поговорил, потом
старика Нагибина встретил.
— Да вы первый. Вот возьмите хотя ваше хлебное дело: ведь оно, говоря откровенно,
ушло от вас. Вы упустили удобный момент, и какой-нибудь
старик Колобов отбил целый хлебный рынок. Теперь другие потянутся за ним, а Заполье будет падать, то есть ваша хлебная торговля. А все отчего? Колобов высмотрел центральное место для рынка и воспользовался этим. Постройте вы крупчатные мельницы раньше его, и ему бы ничего не поделать… да. Упущен был момент.
Устенька в отчаянии
уходила в комнату мисс Дудль, чтоб отвести душу. Она только теперь в полную меру оценила эту простую, но твердую женщину, которая в каждый данный момент знала, как она должна поступить. Мисс Дудль совсем сжилась с семьей Стабровских и рассчитывала, что, в случае смерти
старика, перейдет к Диде, у которой могли быть свои дети. Но получилось другое: деревянную англичанку без всякой причины возненавидел пан Казимир, а Дидя, по своей привычке, и не думала ее защищать.
Вахрушка не сказал главного: Михей Зотыч сам отправил его в Суслон, потому что ждал какого-то раскольничьего старца, а Вахрушка, пожалуй, еще табачище свой запалит.
Старику все это казалось обидным, и он с горя отправился к попу Макару, благо помочь подвернулась. В самый раз дело подошло: и попадье подсобить и водочки с помочанами выпить. Конечно, неприятно было встречаться с писарем, но ничего не поделаешь. Все равно от писаря никуда не
уйдешь. Уж он на дне морском сыщет.
Старик Колобов зажился в Заполье. Он точно обыскивал весь город. Все-то ему нужно было видеть, со всеми поговорить, везде побывать. Сначала все дивились чудному
старику, а потом привыкли. Город нравился Колобову, а еще больше нравилась река Ключевая. По утрам он почти каждый день
уходил купаться, а потом садился на бережок и проводил целые часы в каком-то созерцательном настроении. Ах, хороша река, настоящая кормилица.
Яша. Да он давно
ушел, старик-то. (Смеется.)
Явился сам митрополит
С хоругвями, с крестом:
«Покайтесь, братия! — гласит, —
Падите пред царем!»
Солдаты слушали, крестясь,
Но дружен был ответ:
«
Уйди,
старик! молись за нас!
Тебе здесь дела нет...
«Да где же вы все запропали?» —
Вдруг снизу донесся неистовый крик.
Смотритель работ появился.
«
Уйдите! — сказал со слезами
старик. —
Нарочно я, барыня, скрылся,
Теперь
уходите. Пора! Забранят!
Начальники люди крутые…»
И словно из рая спустилась я в ад…
И только… и только, родные!
По-русски меня офицер обругал
Внизу, ожидавший в тревоге,
А сверху мне муж по-французски сказал:
«Увидимся, Маша, — в остроге...
Дело в том, что Петр Ильич пьянствует, тиранит жену, бросает ее, заводит любовницу, а когда она, узнав об этом обстоятельстве, хочет
уйти от него к своим родителям, общий суд добрых
стариков признает ее же виновною…
Эти бесчеловечные слова внушены просто тем, что
старик совершенно не в состоянии понять: как же это так — от мужа
уйти! В его голове никак не помещается такая мысль. Это для него такая нелепость, против которой он даже не знает, как и возражать, — все равно, как бы нам сказали, что человек должен ходить на руках, а есть ногами: что бы мы стали возражать?.. Он только и может, что повторять беспрестанно: «Да как же это так?.. Да ты пойми, что это такое… Как же от мужа идти! Как же это!..»